- Ой, что это! – закричат мои грамотные френды. – Неужели матушка оторвала на Блошинке настоящего Мазереля?
Нет. Это таки середина 40-х годов, но не Мазерель. Я Мазереля, если бы и нашла вдруг на Блосе за рупь двадцать, покупать не стала бы – вот насколько я его не люблю.
- А это Чюрлёнис, да? – да нет же, это Эмиль Клаус! – продолжат образованные френды. И опять попадут пальцем в небо.
Все эти картинки попали ко мне не с Блоси, а в составе одного приватного архива. Унаследованного мною по причине полной ненадобности того архива законным наследникам, внукам-правнукам одного русского эмигранта первой волны. Г-н С. происходил из тамбовских кутейников, получил юридическое образование, преподавал право в Риге, в Варшаве, потом попал в Бельгию на философском пароходе. Имени называть не хочу, потому что мне этот человек крайне неприятен. Архив его страшен как чума. Его дневники-записки-мемуары напоминают тексты, которые так любит френдесса Наташынька . Его стихи – Жанна Лохматова сдохла бы от зависти. Научные работы, которыми он стал баловаться в преклонном возрасте – аццкая, безобразная и безграмотная смесь старообрядчества, масонства, египтологии и натуропатического магизма. По правде сказать, только чтение документов этого архива позволило мне по-настоящему оценить творчество свящ. Павла Флоренского и его вклад, ну, вы понимаете. Читать г-на С. невозможно, мешают рвотные судороги и приступы смеховой истерики.
А рисунки у него вот такие (впрочем, я выбрала лучшие). Как у большого дяди настоящие. Причем художником он себя никогда не считал (а вот учоным, философом и поэтом – да, считал). Картинки же – это просто баловство дилетанта-пенсионера.
Парадоск, да?
Для меня из этого две конклюзии заключаются. Одна состоит в том, что ещё семьдесят лет назад общая дисциплина глаза и руки была такой, что любой представитель социальной прослойки интеллигенции мог легко потрафить и вмастить. Нормальные ведь такие рисуночки, вполне уверенные, ненапряженные закосы под наш бельгийский запоздалый и скучный импрессионизм и постимпрессионизм. Свеженький цвет, вполне удачные несложные ритмические игры, доступные каждому, кто в классе писал пером-чернилами, а не шариковой ручкой или кривопальцем по клаве. Дилетантизм настолько культурный, что вполне сходит за как бы большое искусство.
А другая конклюзия состоит в том, что то большое искусство, под которое косил г-н С., феерический глупец и пошляк, мало чем отличается от культурного дилетантизма. Просто игры отважнее и куражу больше. Ну и новизна, конечно. Кто первый придумал новую игру, тот и молодец.