Читаю, из унаследованной мною эмигрантской библиотеки, «Хронику семьи Зерновых» - замечательный двухтомник воспоминаний ( в основном – двух братьев и двух сестер, видных деятелей русской христианской эмиграции, можно здесь посмотреть о Николае Зернове, например).
София Михайловна пережила немецкую оккупацию Парижа без приключений. Об этом бесславном для галльского петуха времени известно достаточно, любопытно другое. Немедленно вслед за тем, как гитлеровцы покинули Париж, в городе возникла необычайная активность особого рода. Встречая Красную Армию, парижане стремились выслужиться перед победителями и устроили охоту на коллаборационистов. Вот тут-то русским белоэмигрантам пришлось солоно. Раз они были против коммунистов – значит, за Гитлера. По малейшему доносу парижские патриоты без суда и следствия вытаскивали на улицу русских (по большей части женщин), брили им головы и таскали по улицам в нижнем белье или даже без, с чернильными свастиками на лице и повсюду. Француженок, впрочем, тоже таскали. Но их – только за явные и серьезные прегрешения. Русские же сплошь и рядом попадали ни за что. Ну, не так чтоб совсем ни за что - они попадали за свое полное или почти полное незнание французского. София Зернова, узнав о таком самосуде над одной девушкой, спасшей многих русских от вербовки в гитлеровскую армию, побежала в мэрию, устроила скандал и добилась освобождения девушки. С этого дня стихийно началась ее многомесячная напряженная работа с русскими жертвами «народного гнева». Сначала в мэрии своего аррондисмана, затем в лагере Дранси, затем в тюрьмах Сен-Дени и Френ. В чем бишь заключалась работа? Она (не адвокат, не следователь, вообще не юрист) просто опрашивала всех подряд, по многу человек в день, и потом перепечатывала на машинке их досье на французском языке. И затем... просто сообщала властям свои устные заключения о виновности/невиновности арестованного. И тех, кто ей казался невиновным – ОТПУСКАЛИ! Обычно сразу, без разговоров! Ну, иногда устраивали допрос – с той же Софией в роли переводчика. Тут она тоже неоднократно отличалась: от лица потерявшихся заключенных «переводила» то, что могло их спасти, а заключенному вместо перевода речей начальства говорила нейтральным тоном: «Перестань трясти гузкой, не бегай глазами, все будет пучком». Так, под свое честное слово, она освободила сотни русских, бОльшую часть послеоккупационного улова. Вот такая буколическая тогда была обстановка во Франции.
Но куда французам до наших родных буколик. Русские белоэмигранты к 1945 году проживали во Франции уже четверть века. И огромное число оных эмигрантов и их потомков не удосужились за этот срок овладеть французским хотя бы настолько, чтобы уберечь себя от самосуда и отправки в лагерь. Знать, ничему не научил их крупный отечественный самосуд 1917 года.
